Лорелея.
Море с грохотом набрасывало свои яростные волны на неприступные скалы. Сердитые седые валы с громким шепотом пытались овладеть неколебимой каменной громадой, вздымающей гордые стены к суровому небу, безразлично закрывшему свой лик от взглядов простых смертных тяжелыми облаками.
Седые скалы, словно зубы химеры, да небольшой островок темной зелени – вот и все, что можно увидеть на этой гранитной тверди.
Однако если случайный путник заглянет за хмурые деревья, сердито шелестящие налитыми густой темной зеленью листьями, то его взгляду откроются сероватые стены некогда гордого и прекрасного храма. Когда-то давным-давно вокруг простиралась плодородная земля, на которой в мире жили люди, самые разные животные и птицы. Никогда не знала эта страна ужасов войны и кровопролития. Конечно, случались и преступления, но ни один человек не мог умышленно совершить грех против другого человека, ибо вера объединяла их в единство, более крепкое, чем кровное родство.
В то время стены храма были белыми, словно пена морская, из которой некогда была рождена Афродита. Прекрасные кариатиды поддерживали его крышу и не позволяли злу ступить на священный пол.
Алтарь жертвоприношений никогда не был пуст, ибо храм принадлежал сияющему Аполлону, чья благосклонность ценилась выше любой драгоценности, ибо нес он свет и радость людям. Алтарь всегда был освещен дневным светом, знаменуя присутствие бога рядом со своими чадами…
Сейчас былое великолепие померкло. Белые, словно луч света, стены потемнели, будто состарились. Храм словно увял, потеряв благосклонность своего господина. Мелкие трещинки сетью огромной паутины опутывали стены внутреннего храма и стройные фигуры кариатид, составлявших внешние стены. Некоторые места между девами-хранительницами пустовали, создавая впечатление заброшенности и забвения.
Теперь это остров, окруженный сердитыми волнами седого океана древности, в который когда-то впадала Лета, чьи истоки навеки забыты человечеством.
Остров этот кажется необитаемым чужому взгляду. Однако приглядись, о путешественник, волею судьбы проплывающий мимо: на берегу колышется белая ткань, облегающая стройную фигуру. Но о чем это я? Кто может проплывать здесь, не рискуя собственной жизнью?
Но этот одинокий остров все же имеет своего не менее одинокого жителя.
Золотые волосы, прекрасным водопадом струящиеся с плеч, белая ткань платья, ниспадающего к ногам нежным потоком, прихваченная золотым шнуром под грудью. Легкий стан, который можно было бы обхватить пальцами одной руки. Глубокие, печальные глаза, в которых светятся тоска и бремя вечности.
Путешественник, дерзнувший обратиться к древним сказаниям, узнал бы ее. Она – дочь простых родителей. Она – родившаяся в давно погребенной под водами земле. Она – любившая жизнь и радовавшаяся каждой мелочи, способной сделать счастливее день. Она – прославившаяся благодаря своему голосу, звучащему, словно глоток живительной воды в пустыне. Она – Лорелея.
Печально бродит она по одинокому острову, уже много веков назад вычеркнутому из карт. В полуразрушенном храме кариатиды по-прежнему величественно смотрят на былые владения, напоминая о давно ушедшем, хотя многих из их прекрасных рядов уже нет. Разбитые осколки, чьи очертания практически невозможно различить из-за покрывшей их травы, навевают мысли о мучительной гибели, постигшей стражей храма.
Здесь Лорелея укрывается от непогоды. Здесь она находит все, что хочет: если появится желание поесть или утолить жажду, она обнаруживает во внутренних стенах храма богато накрытый стол, ломящийся от всевозможных яств. Но такое желание у нее возникает редко: бессмертным не нужна пища. Лишь изредка, отдавая дань прошлому, Лорелея усаживается за стол, но и тогда почти ничего не ест.
Храм не может дать одного – общения. Бессмертие и одиночество. Это все, что есть у нее, это все, что оставило ей безжалостное прошлое, это все, что может предложить ей будущее. В одиночестве проходит ее день, одинокими являются ее ночи. Ночью она спит… вернее, делает вид, что спит… бессмертным сон не нужен. Но в наказание к вечности ей было дано видеть сновидения. Но для Лорелеи они слишком болезненны. Случается, глухая тоска стискивает грудь, перехватывает дыхание, заволакивает плотным туманом мысли. Тогда она закрывает глаза и переносится в мир своего прошлого. Сны лишенных забвения намного ярче и ощутимее снов простых смертных. Быть может, дело в том, что они редко прибегают к ним?
Она чувствует мягкую зелень травы под ногами, ощущает ласковое прикосновение солнечных лучей, видит сияющие лица родителей… Но осознание того, что все это лишь тени далекого прошлого, резко возвращает ее на бесприютный остров, оставляя горький осадок глубокой печали.
Новый день начинается для нее с восходом солнца. Благословен тот день, когда небо не закрывают хмурые тучи. Только эти дни она помнит, только в эти дни ее вечная жизнь наполняется жизнью. Море не бушует, а нежно улыбается, с упоением неся ласковые волны на словно изнутри освещенные скалы. Прекрасно и волнительно наблюдать за детской игрой волн, пытающихся опередить во всем своих собратьев. Цветные переливы, белизна пены, высота и красота этих младших сыновей Океана заставляют замирать от восторга. Весь мир поет, приветствуя рождение нового дня. И Лорелея поет вместе с ним, и в песне ее отражается ликование торжества жизни…
Но таких дней в ее жизни мало. Часто хмурое небо низко висит над угрюмыми скалами, грозя холодным дождем. Печать забвения и одиночество времени – вот что слышно в шуме волн, уже не игривых, а сосредоточено пытающихся разбить серые скалы, искрошить гранитную цитадель, каким-то образом устоявшую в дни былых катастроф.
В такие дни Лорелея подходит к самому краю скал, с которых легко можно наблюдать за ревущим прибоем. Обломки этого гранитного монолита ясно проглядываются сквозь пелену брызг и хлопьев пены, как и обломки кораблей, чудом удержавшихся на каменных корнях острова.
Каждый день она приходит на это место, и тогда льется песня над хмурыми волнами, песня, чьи звуки очаровывают, заставляют забыть обо всем на свете. Прыгают солнечные зайчики, когда веселье, счастье, радость проскальзывают в голосе прекрасной певицы, но здесь, над безмолвной могилой, над бьющимся в агонии прибоем, плач разносится над морем, рыдания звучат в рвущихся из груди звуках…
Она не удерживает слез, катящихся по нежным щекам. Лорелея со щемящей тоской исполняет каждодневную тризну по погибшим, заставляя природу замолкнуть, скорбеть вместе с ней.
И каждый день она вспоминает, как это было. А было так…
В те далекие дни, когда волнующее ожидание счастья стискивало молодую грудь, Лорелея была простой смертной, дочерью не очень богатого торговца. Память людская не сохранила название того поселения, где она родилась, да и неважно это было. В ее воспоминаниях сохранились мягкая зелень травы, веселый детский смех, звучащий невдалеке. Небольшие деревянные дома, бедно глядящие на единственную улицу. И белоснежный храм на вершине холма, в чью сторону жители не раз и не два поглядывали со страхом и благоговением. Но это был не страх загнанного животного, а трепет человека, осознавшего присутствие Высших. Храм этот принадлежал Аполлону – богу, высоко чтимому в здешних местах.
Лорелея часто приходила сюда перед рассветом. Все в деревушке восхищались прекрасным голосом девушки. Казалось, под звуки ее песни быстрее росла трава, теплее становился день, радостное настроение на крыльях Эрато спускалось к людям. Сам Аполлон приходил слушать, как встречает Лорелея приход нового дня.
Но не знала девушка, что черная зависть змеей поселилась в сердце ее подруги. Прекрасный голос Лорелеи не давал спокойно спать Карии, которая сама хотела занять ее место.
И пошла однажды завистница к храму Аполлона, принесла богатые дары и в молитве своей рассказала, как Лорелея похвалялась, что знает искусство пения лучше Эвтерпы, светозарной музы бога. Не встрепенулось лживое сердце, не замкнулись змеиные уста, не пал гром на голову злоязычницы.
Сильно разгневался Аполлон. В гневе своем протянул он руку, схватил Лорелею и поставил ее перед своим божественным ликом.
— Как смеешь ты произносить подобные речи?! Разве не дал я тебе голос, умеющий петь песнь жизни и песнь смерти? Так зачем ты захотела подняться и занять место любимой музы моей, Эвтерпы, чье прекрасное лицо залили слезы от незаслуженного оскорбления?
Не смела Лорелея сказать слово в свое оправдание, хотя и не сделала она ничего, порочащего чистую душу ее. Но боги часто сначала совершают, ослепленные яростью, а потом разбираются.
Протянул руку Аполлон и прикоснулся ко лбу девушки, прокляв страшным наказанием ее. Показалось Лорелее, жаркий огонь объял ее тело, но его быстро потушили воды мрачной реки. Девушка вынырнула и, обозрев тяжелые своды царства мертвых, поняла, что река Стикс уняла бушующее пламя. Рядом стоял Аполлон, осуждающе глядя на нее.
— Я дарю тебе бессмертие, чтобы смогла ты полностью искупить свою вину. Час вечности будет длиться твое наказание, потом, если будет еще существовать этот мир, покой будет дан тебе.
— Но что такое час вечности? — осмелилась спросить Лорелея, покорно опустив голову.
— Далеко отсюда стоит высокая гора из чистого алмаза. Раз в тысячу лет прилетает на ее вершину благородный орел и точит свой клюв. Когда гора будет сточена полностью, тогда и пройдет минута Вечности.
После ответа Божественного Лорелея очнулась на этом острове. Началось ее заточение.
Истинное же понимание всей глубины проклятия Аполлона пришло к ней позже. На этом островке, не помеченном ни на одной карте, она не теряла надежды на спасение. И вот однажды увидела Лорелея парус, смутно белевший в хмуром море. Выбежала она на скалы; белое платье билось на ветру, словно умирающая чайка. И в высь вознеслась звенящая надежда ее песни, сладкими волнами разносясь вокруг. Радость и ожидание, боль и желание вернуть прежнюю жизнь переплелись в захватывающем звучании мелодии. И корабль повернул по направлению к острову. «Услышали!» Лорелея возвысила голос, но потом поняла, что что-то происходит. На судне гребли, словно сумасшедшие, не обращая внимания на грозно выступавшие скалы.
Слишком поздно поняла она, что за наказание отвел ей сияющий Аполлон. Голос, даривший радость и счастье людям, теперь должен был стать гибелью для смертных. Слезы слепили ей глаза, она прервала песню и в последнем порыве крикнула людям, чтобы те уходили от рифов. «Поздно».
Треск разрываемого судна и предсмертные вопли людей она запомнила навсегда.
Каждый день Лорелея приходит сюда. Скорбь теснится в груди, слезы обжигают глаза. Сколько кораблей нашло здесь свою погибель? Она не знала. У нее разорвалось бы сердце, если бы могло. Аполлон знал что делает, наказывая ее бессмертием. И щемящая тоска, глубокая печаль, горечь безысходного одиночества и бремя бессмертия – все это, переплетаясь в странном неземном узоре, создает прекрасную мелодию, которая, достигая чьего-либо слуха, заставляет стремиться туда, туда, где томится бессмертная Лорелея. И помогите боги, ныне живущие и давно забытые! Помогите, не дайте чарующим звукам донестись до слуха простого моряка, которого ждут дома жена и дети!
Море с грохотом набрасывало свои яростные волны на неприступные скалы…
